Количество бюджетных мест в вузах для подготовки IT-специалистов в будущем году увеличится на 34%. В настоящее время каждый год выпускается 25 тысяч таких специалистов.

Высшая школа с ростом количества обучаемых, конечно, справится. С качеством выпускников хуже: пока что не более 20% готовы к работе в IT-индустрии, остальным не хватает квалификации.

Высшая IT-школа: вид изнутри

«Пригласили меня в провинциальный вуз читать. Поехал. Пятый курс, прикладная информатика. Что такое база данных – фактически не знают. Я готовился в практической части показать, как сервером MySQL пользоваться и даже (наивный!) предполагал, что и до связки Apache-PHP-MySQL доберемся, какой-нибудь простенький веб-сайтик запрограммируем. Ага! Максимум, что по базам данных удалось – минимальные сведения о том, что это и каким бывает. Понятно, что слов MySQL, Oracle и иже с ними они не знают – это на пятом-то курсе!»

«Нас еще не подвергали, поэтому сама детально не разбиралась, как индексы цитирования считаются. Западные коллеги говорят, что система дурацкая. Они только и делают, что друг друга цитируют: взрослые вроде люди, а играют в игры. За рубежом нам, гуманитариям, опубликоваться вообще не запросто, идеология мешает, так что не знаю, что у меня будет с Хиршем. Математикам проще, вроде публикуются нормально».

«Одно время думал, что хуже быть уже не может, но ошибся. Может! При Филиппове и Фурсенко по сравнению с тем, что сейчас, был, оказывается, период расцвета высшей школы. Я теперь депрессивный пессимист, а раньше вроде не был».
«Вхожу в аудиторию и не сразу понимаю, где я: из москвичей один студент на группу, остальное – Кавказ. У всех ЕГЭ по математике за 90, а что такое синус, не знают».

Цитаты принадлежат четырем профессорам четырех старейших московских институтов, ныне университетов. Двое из собеседников заведуют кафедрами.
Вынужден цитировать их анонимно, иначе подведу. Преподавательская среда отличается повышенной деликатностью, критика из нее редко выходит наружу из стен вуза или кафедры. Однако в частном разговоре люди эмоций не скрывают.

И ведь не скажешь, будто они не понимают, что высшую школу реформировать надо. Понимают, и могли бы деятельно участвовать. И знают, как устроены западные университеты. И тысячи специалистов (среди которых отечественные IT-предприниматели первой сотни) за десятки лет работы обучили. И «депрессивными пессимистами», действительно, никогда не были.

500 специалистов экстра-класса в год – предел для России

Профессор Владимир Парфенов – декан университета ИТМО, его студенты пять раз, больше всех в мире, выигрывали чемпионат мира по программированию среди университетских команд (ICPC). По его словам (дело было, правда, давно, в 2009-м, на стокгольмском финале ICPC, но что с тех пор могло измениться?), России по силам подготовить 500, от силы 700, по самой оптимистичной оценке, инженеров мирового уровня в год. Дело не в возможностях обучения, а в том, что высшей школе не хватает исходного материала. Ну, нет в стране больше 500 столь талантливых абитуриентов. Профессор Парфенов говорит о поиске «детей» больше и увлечённее, чем об учебном процессе: для ИТМО важно найти человека, которого можно выучить. Оценка «500 в год» дана на основе многолетнего опыта.

Ректор национального открытого университета ИНТУИТ (Интернет-университет информационных технологий) к.ф.-м.н. Анатолий Шкред вспоминает слова Колмогорова, сохраненные университетским фольклором. Дословной цитаты нет, смысл же в следующем: талантливые люди появляются на свет вне зависимости от внешних причин – богатства родителей, экологии, фазы мирового экономического кризиса и пр., задача лишь в том, чтобы таких людей найти и дать им возможность делать то, что для чего они рождены.

Упомянутые 500-700 наиболее одаренных, надо отдать должное высшей школе, не теряются: конкуренция за них между университетами велика, так что всякий победитель математической олимпиады или соревнования программистов будет замечен и получит возможность учиться. «Глядя на то, как наши школьники выступают на олимпиадах, ничего ни катастрофического, ни волшебного по сравнению с тем, что было 30 лет назад, я не вижу. Другое дело, что их просто стало меньше, демографическая яма», — говорит Шкред. Часть талантливых детей идет не в точные науки, а, следуя моде, в гуманитарные, что «большой минус».

Много это или мало, 500 в год? Шкред говорит, что «достаточно пяти математиков, подобных Перельману, чтобы успех страны в этой сфере был полным».

Для IT-индустрии, однако, недостаточно ни пяти, ни пятисот.

Образцы для подражания – Китай, Казахстан, Вьетнам, Корея

По точному наблюдению ныне покойного профессора Физтеха Анатолия Павельева, качество вуза определяется студентами, а не преподавателями.

За пределами элитных вузов, которые могут отбирать абитуриентов по собственным правилам, сегодня правит бал ЕГЭ, а он качеству студентов не на пользу. Да и элитным достается. На мехмате МГУ, по словам преподавателей, попадаются студенты, поступившие со 100%-м результатом ЕГЭ по математике, но не знающие арифметики. Кандидаты на поступление в магистратуру ИТМО из других вузов не могут написать уравнение прямой на плоскости. Третьекурсница ведущего университета полагает, что два в десятой степени – это двести.

Примеры подобного невежества, понятно, случались всегда, но прежде они не были значимым явлением. В Финансовом университете провели эксперимент: студентам первого курса дали задания того же уровня сложности, что на ЕГЭ по информатике. Более половины не смогли ответить ни на один (!) вопрос. «Правда, ЕГЭ по информатике они и не сдавали, он для поступления в университет не был нужен», — пытается найти хотя бы какое-нибудь оправдание заведующий кафедрой IT профессор Дмитрий Чистов. Результаты тестирования по математике, впрочем, не лучше.

К счастью, реформаторы это заметили. С будущего года, ходит по московским вузам обнадеживающий слух, в дополнение к ЕГЭ начнут вводить ДВИ – дополнительные вступительные испытания. Т.е. результат ЕГЭ ниже определенного уровня будет недопустим, но удачно сданный ЕГЭ поступления не гарантирует.
ЕГЭ, впрочем, даже не полбеды. Шкред считает, что вред ЕГЭ «только» в том, что последние два года в средней школе молодые люди прекращают учиться и начинают готовиться к ЕГЭ. Беда в самом обучении, в том, как оно в вузах организовано.

Организовано с странностями. Назначить защиту диплома через пять дней после окончания преддипломной практики – без проблем, назначают. Объединить четыре вуза в один, вполовину сократив профессорско-преподавательский состав и количество выпускников дефицитной специальности – тоже запросто. Потребовать от преподавателя научной работы, не задавшись вопросом, а может ли он ее вести при его учебной нагрузке – само собой. Таких удивительных примеров множество.

Прежнюю модель преподавания, когда основным источником информации для студента был преподаватель, Шкред, считает «вредной». Да, преподаватель и студент встречаются у доски, но после того, как студент проделал самостоятельную работу, когда он готов к разговору с преподавателем на понятном обоим языке.
Чистов с этим согласен, но из его слов невольно возникает заочное возражение: «Для руководства самостоятельной работой студента нужен преподаватель высокой квалификации, и эта работа должна высоко оцениваться в часах (академические часы в наших вузах – основная валюта, трудоемкость всякой преподавательской деятельности измеряется в них. – Ред.). На Западе, откуда мы это заимствуем, если студент выбирает тему самостоятельной работы, по которой специалиста в университете нет – преподавателя вызывают из другого университета, иной раз из другой страны».

В России реальности не таковы.

Высшую школу с бОльшим умом развивают в Казахстане, Корее, Вьетнаме, Китае – странах, перед которыми на старте у России был большой гандикап. Теперь, говорит исполнительный директор АП КИТ Николай Комлев, случаи найма российскими компаниями специалистов во Вьетнаме и Корее типичны. Причем нанимают не только для удаленной работы, но и привозят в Россию. Ни одна из этих стран, кроме Китая, выдающихся успехов на ICPC не достигла, однако программистов там выращивают в промышленных количествах. Еще, конечно, следует в этой связи упомянуть, и тоже как образец для подражания, Индию.

Человеко-ориентированная индустрия

По данным АП КИТ, в отечественной IT-индустрии заняты 300 тысяч человек. Это в два с лишним раза меньше, чем в развитых странах, если считать в процентах от трудоспособного населения. При том, что люди для IT – это не просто ресурс, а единственный ресурс. Его в России остро не хватает. Студенты работают начиная с третьего курса, едва научатся сносно программировать.
Дефицит IT-кадров из-за замедления экономики этой зимой перестал расти, но и не снизился. Наметилась неприятная тенденция: не просто нехватка кадров, а полное отсутствие специалистов, например, по большим данным в облаках. Их не найдешь ни за какие деньги, и сманить неоткуда, жалуются хэдхантеры. Понятно, почему. Словосочетание «большие данные в облаках» и сейчас-то выглядит странно, кто же мог включить что-то подобное в учебные программы вузов пять лет назад.
Указ президента страны требует разработать к концу 14-го года 800 профессиональных стандартов. В 2013 году разработаны 12 IT-стандартов, из них только один (для профессии «Программист») прошел Минюст.

Проблем здесь больше, чем хотелось бы. Например, такая, говорит Комлев. После того, как право разработки профстандарта стало предметом аукционов, нашлись компании, выигрывающие эти аукционы за счет примитивного демпинга – и в результате, чему есть прецеденты, ничего не способные сделать, и не делающие.

Ненамного лучше, если за разработку берется не индустрия, а вуз, которому трудно избежать соблазна подогнать стандарт профессиональный под стандарт образовательный, чтобы не надо было изменять собственные учебные программы. Минтруд и Минюст вынуждены проявлять крайнюю осторожность при изменении профстандартов – для людей рабочих профессий это может иметь серьезные последствия (изменятся возраст выхода на пенсию, надбавки за вредность и пр.), за чем бдительно следят профсоюзы. Это тормозит процесс.
За профессиональными стандартами должно последовать изменение образовательных стандартов, что сделает жизнь вузов еще более разнообразной, еще более насыщенной новациями.

А потом к этому добавится ненавязчивый контроль качества работы вузов со стороны индустрии. Формы такого контроля уже продуманы: АП КИТ предлагает «профессиональную общественную аккредитацию» (читай: оценку IT-компаниями) образовательных программ (не вузов в целом, а того, как они готовят IT-специалистов). В общем, в высшей IT-школе скучно не будет ни при каких раскладах.


Но даже не это главное. Главное – Интернет.

Высшее образование на экспорт

«Рынок посчитать было бы полезно», — говорит Шкред и предлагает (оговариваясь, что методика крайне примитивна и ни на что, кроме грубой прикидки, не годится) умножить бюджетные ассигнования российским вузам на два, или на три. Вузы обходятся бюджету более чем в 200 миллиардов рублей.

От 400 до 600 миллиардов рублей, таков в грубой оценке объем рынка высшего образования. И это – производство, как нельзя лучше подходящее для экспорта. Оно под влиянием Интернета развивается на бытовом даже уровне: предложения взять уроки итальянского по скайпу, например, на Украине (там такая услуга дешевле) образуют вполне конкурентный рынок.

Дистанционное обучение именно сейчас становится местом конкуренции государств на мировом рынке образовательных услуг, и этот рынок находится в стадии рождения. Американские университеты уже начали – не от хорошей жизни, им надо что-то придумывать, в Штатах рынок образования перекредитован – экспансию в Азию. У нас о таком экспорте и речи (официальной, по крайней мере) нет.

В какие трансформации вузов выльются технологии дистанционного обучения, сейчас понять нельзя. Возможно, уже через 5-10 лет радикально изменятся критерии, по которым будут рейтинговаться университеты: скажем, на первое место выйдет показатель «количество студентов», и измеряться этот показатель у успешных вузов будет десятками миллионов. Негосударственные российские вузы могли бы стать экспортерами образовательных услуг, потенциал отечественной высшей школы все еще велик, судить о нем можно по тому, например, сколько наших математиков получили профессуру в известных университетах. Но вузам в этом, говорит Шкред, государство «всячески препятствует».

Еще один, весьма показательный, пример (автору рассказывал о нем профессор Анатолий Шалыто, заведующий кафедрой ИТМО): доцент ИТМО Андрей Станкевич, тренер нескольких чемпионских команд, имеет предложения от зарубежных университетов. Речь не о смене места работы, а о помощи в подготовке к соревнованиям, прежде всего ICPC. Пример этот понадобился для демонстрации того, что уникальные компетенции у отечественных вузов, где преподают связанные с IT-дисциплины, пока есть.









Дополнительно:

Приближается новая цифровая революция, на этот раз в производстве.

Доклад ОЭСР: «Промышленность, наука и технологии в 2013 году»

Роботодавці та вищі технічні навчальні заклади України сприятимуть інтеграції освіти, науки та виробництва